Впрочем, и жители столицы тоже слегка походили на солдат. Каждый второй носил если не приказный костюм, в котором по шитью и пуговицам легко угадывалось место службы и чин, то уж точно мундир своей гильдии. С недавних пор и мастера тоже выбили себе право носить собственные цвета и пуговицы с символами их цеха. У одних молот, у других — колесо, веретено, бочонок и даже крендель. Разбогатевшие простолюдины желали отличаться от черни, и государь позволил им это. Святослав хмыкнул. По сравнению с буйством Александрии северная столица напоминала военный лагерь, где каждый человек сидел на своей жердочке и точно знал, кому и за сколько шагов он должен был поклониться.

Его появление стало неожиданностью. Он видел это по изумленным лицам горожан, которые кланялись ему, в испуге прижимаясь к стенам домов. До многих уже доходили нерадостные вести с Замковой горы, а потому во взглядах читалась робкая надежда на то, что сыновья не утопят страну в крови в попытках разделить отцовское наследство. Улица Большая, сплошь заселенная нобилями, словно застыла в ожидании. Святослав видел, как колышутся занавески, а за ними мелькает густо набеленное лицо какой-нибудь боярыни. И даже отсюда читалось опасение, страх и надежда на добрый исход.

— Государь! — Томило Бранкович, командир хорутанской гвардии, выстроил своих бойцов во дворе и ударил кулаком в грудь. Воины ударили вслед за ним и склонили головы.

Святослав кивнул им и прошел внутрь, невольно цепляясь взглядом за спартанскую обстановку отцовского дворца. Все же дядя Стефан расстарался на славу, украсив его дом мрамором, порфиром и мозаиками. А он в повседневной суете всего этого даже не замечал, мотаясь как собака от Пелузия до Гибралтара, и от Карфагена до Нубии. Второй этаж отцовского жилища занимала мама, а третий — семьи княжичей. Тут Берислав живет с Ирмалиндой и Вандой, и покои Кия рядом, в которых он ночевал пару раз в год. И как только успевал детей заделать? Их у него пятеро от двух жен — два сына и три дочери. Сначала к матери!

— Сыночек!

Мама постарела. От той нечеловечески правильной, почти ледяной красоты осталось немного. Все же ей уже за пятьдесят, и она бабушка полутора десятков внуков. Около глаз появились «гусиные лапки», а в углах рта залегли глубокие морщины, куда более резкие, чем видел Святослав в свой прошлый визит пять лет назад. Мама сдает понемногу, хоть и считают ее Богиней.

— Матушка! — Святослав обнял ее и подставил щеку для поцелуя. В их семье многое было не так, как у других, и проявлений нежности не стеснялись.

— Ты навсегда вернулся? — ее голос дрогнул в ожидании.

— Посмотрим, как пойдут дела, — уклончиво ответил Святослав. — Я слышал, тут беспокойно сейчас. Надо привести все в порядок.

— Здесь есть на кого возложить бремя власти, — спокойно ответила Людмила. — Твои братья помогут тебе. Да и я тоже.

— Да? — с интересом посмотрел на нее Святослав. — Значит, врут люди, когда говорят, что кто-то волю отца переменить хочет?

— Люди хотят, чтобы старинные обычаи соблюдались, сыночек, — мягко ответила Людмила. — Они не хотят крови, всего лишь справедливости.

— Я это уже понял, — с каменным лицом ответил император. — Справедливость, матушка, это прежде всего то, что служит интересам державы. А старые обычаи тут ни при чем. Закончились они, когда мой отец князем стал.

— Ты ошибаешься! — улыбнулась Людмила. — Старые обычаи в крови и плоти народной. И не людям менять то, что богами заповедано.

— Я тебя услышал, мама, — до боли сжал скулы Святослав и сделал шаг назад. — Ты пока из замка не выезжай никуда. И людей к тебе пока тоже пускать не станут. Это для твоей же безопасности. Я уже сказал, неспокойно сейчас. Вдруг и к тебе убийцу подошлют.

И он развернулся и пошел прочь. И лишь в спину ему донеслось возмущенное:

— Такого даже покойный отец делать не смел! Ты, может, и в темницу меня посадишь? Свою мать?

— Не делай глупостей, и тогда не посажу, — Святослав повернулся к ней и посмотрел сурово. — А воду мутить не смей! Отец державу построил, не ты! Твое дело женское — внуки! Вот ими и занимайся. А в дела государства, мать, больше не лезь! Томило!

— Да, государь! — командир стражи встал рядом и склонил голову.

— Ее царственность за ворота замка не выпускать! Посторонних в замок без моего разрешения не впускать тоже! Никого! Ни единого человека!

— Слушаюсь! — на лице гвардейца была написана растерянность. — А ежели ее царственность сама мне прикажет? Она же…

— Мой приказ превыше других! — отрезал Святослав. — Следом за моим — приказ наследника Александра и князя Берислава. Все остальные тебе приказы больше отдавать не могут, включая императрицу и моих братьев.

— Слушаюсь! — гвардеец ударил кулаком в грудь.

Святослав вихрем поднялся на третий этаж, пугая перекошенным лицом служанок в белых чепцах, которые приседали в поклоне, едва его увидев. Кажется, здесь! И он распахнул резную деревянную дверь.

— Отец, ты прибыл! Уф-ф! Просто камень с души упал!

Александр всегда походил на мать, красавицу-степнячку, и с годами это сходство никуда не делось, и даже стало сильнее. У него были густые, темно-русые волосы и слегка раскосые карие глаза — княжич сошел бы за своего в любом кочевье от Альп до Великой стены. Он еще не заматерел и был тонок в поясе, но в плечах раздался широко, а от воинских упражнений стал гибок и силен. Он честно отпахал в Сотне восемь лет, как и его отец и дяди, и даже в пару походов сходил на север. Сейчас он точил саблю и набор ножей, которые разложил перед собой на столе. Император поморщился. Ничего хорошего от таких приготовлений ждать не приходилось.

— Воевать задумал? — усмехнулся Святослав, кивая на арсенал.

— Раз ты приехал, то, надеюсь, уже не придется, — пожал плечами княжич. — Хотя исключать ничего нельзя. Бабуля настроена серьезно, да и дядя Кий тоже.

— Императрица под замком посидит пока, — ответил Святослав. — Много воли бабам батюшка покойный дал. Что одна, что вторая… Пора бы их на место поставить. Кстати, как тетя Ванда себя ведет? Мне у дяди неудобно спрашивать было.

— Ревет по ночам в подушку, — ответил княжич. — И к бабуле больше ни ногой. Говорят, поссорились они. Бабка ее к себе тянет, а та отвечает, что как дядя Берислав скажет, так она и сделает. И что бабуля ей не указ, потому как она мужняя жена, а не рабыня ее.

— Да ты откуда такие вещи знаешь? — удивился Святослав.

— Забегают тут иногда всякие… — белозубо улыбнулся княжич. — Рассказывают.

— Поаккуратней будь, — поморщился Святослав. — Ты не знаешь, от кого те девки могут быть посланы. Как бы яда не подлили. И смотри, если обрюхатишь сейчас кого, большое веселье начнется. Тебя жена, вообще-то, в Александрии ждет. И ты первый наследник.

— Она красивая хоть? — усмехнулся княжич, который свою супругу еще не видел. Ее просто привезли полгода назад прямо из пыльного ливийского селения, расположенного где-то в старой Гарамантиде (1), почти умершей без воды.

— Сойдет, — бросил Святослав. — Она здорова и может родить тебе крепких детей. Зато ее отец прикрывает Египет с запада.

— Понятно! Значит, страшна, как мой взводный, — вздохнул княжич и начал править лезвие сабли, и без того бритвенно-острое. — Тогда я, отец, с твоего позволения, пока не стану себе отказывать в маленьких радостях. Тут полно хорошеньких служанок. И они трещат без умолку, как сороки.

— Дозволяю, но только в целях получения разведывательной информации о замыслах вероятного противника, — хмыкнул император, а сын вскочил и ударил кулаком в грудь.

— И в мыслях иного не имел, ваша царственность! Дозвольте приступить к выполнению боевой задачи прямо этой ночью?

— Прекрати кривляться, сын, — поморщился император. — Вечером мы встречаемся с твоим дядей Кием. Даже не вздумай ляпнуть там какую-нибудь глупость. Он опаснее, чем десяток берсерков и, к сожалению, куда умнее, чем они.

Святослав давно не видел брата, а потому слегка отвык от его повадок. Кий так и остался худощавым, легким и быстрым. Он не нарастил большого мяса на костях, перевитых тугими, словно канаты, жилами. Княжич считался самым умелым бойцом Запада, и если и были те, кто бился лучше него, то пока они ему не встречались. Священный поединок перед боем, прямо запрещенный воинским Уставом, был разрешен только ему отдельным эдиктом императора. Уж слишком много пользы приносил Кий, убивая перед строем лучших бойцов врага. Случалось и такое, что издевательское избиение могучего воина на глазах у всех приводило противников в полнейшее уныние и ломало их дух. А потому император Само, который не терпел подобных вещей, не без основания считая их пагубными, разрешал своему сыну потешить силушку. Вот и сейчас Кий двигался, словно дикий зверь, мягко наступая на пол. Он как будто шел по тонкому льду, готовый в мгновение ока взорваться связкой ударов.